Супротивных много, это верно. Как только восстала Россия из пепла Серого, как только осознала себя, как только шестнадцать лет назад заложил государев батюшка Николай Платонович первый ка- мень в фундамент Западной Стены, как только стали мы отгораживаться от чуждого извне, от бесов-ского изнутри - так и полезли супротивные из всех щелей, аки сколопендрие зловредное. Истинно - великая идея порождает и великое сопротивление ей. Всегда были враги у государства нашего, внеш-ние и внутренние, но никогда так яростно не обострялась борьба с ними, как в период Возражения Святой Руси. Из интервью с Владимиром Сорокиным - Как давно и как долго писалась эта книга? - Это писалось зимой, сначала довольно быстро, но я ни одну книгу так долго не шлифовал. - Наверное, это было связано с тем, что вы использовали древнерусский язык? Вам, наверное, пришлось изучать какую-то древнюю литературу? - Я этим интересовался всегда. В каждом из нас есть этот язык, эти корни. Но надо уметь дать ему свободу. Надо уметь отождествляться со своими персонажами. Чтобы этот язык ожил, мне понадобилось на несколько месяцев стать Комягой. - То есть можно сказать, что на период написания книги ваш герой - это всегда вы, можно поставить знак "равно". - У меня так всегда, иначе не получится образа. В жизни, конечно, я не Комяга, у нас с ним разные этические и эстетические принципы. - В чем был замысел, так сказать, идея произведения? - Страшный вопрос! Если бы автор знал, ради чего он пишет, он бы не писал. Это некая свободная фантазия на тему России. Чем уникальна наша жизнь в России? У каждого из нас есть один метафизический вопрос: что нас ждет? И у каждого, черт, возьми, есть на это ответ! Мы только и занимаемся, что гадаем по любому поводу на тему будущего России. Это говорит о том, что оно по- настоящему непредсказуемо. В этом уникальность нашей страны. Моя книга - одно из подобных гаданий. Я дал себе возможность смоделировать некую ситуацию: если Россия решит построить Великую Стену и отгородиться от западного мира, погрузившись в себя. - Такая древнерусская Москва, отгородившаяся от Запада, одновременно помолодевшая и постаревшая, с челядью, с конюшнями, амбарами, квасом и с джакузи, автомобилями, мобильными телефонами, - это ваша идеальная Москва? - Моя идеальная Москва - это Москва, по которой я бегал мальчиком, когда мне было лет 12. Не может быть ничего идеального. Надо принимать вещи и города такими, какие они есть. В конце концов, это художественное произведение. Но теоретически такая Москва запросто может существовать. - Хотелось бы поговорить об опричнине. Вы пишете, что не люди выбирают опричнину, а опричнина выбирает людей. Можно сказать, что описываемый вами институт опричнины - это современная ФСБ? - Вы слишком узко смотрите на это понятие. Опричнина больше ФСБ и КГБ. Это старое, мощное, очень русское явление. С XVI века оно, несмотря на то что официально было при Иване Грозном всего в течение десяти лет, сильно повлияло на русское сознание и историю. Все наши карательные органы, да и во многом весь наш институт власти - результат влияния опричнины. Иван Грозный разделил общество на народ и опричных, сделал государство в государстве. Это показало гражданам государства Российского, что они обладают не всеми правами, а все права у опричных. Чтобы быть в безопасности, надо стать опричным, отделиться от народа. Чем у нас на протяжении этих четырех веков чиновники и занимаются. Мне кажется, опричнину, ее пагубность, по-настоящему еще не рассмотрели, не оценили. - Писатель Владимир Сорокин несколько изменился за последнее время. После скандальной "Нормы" и Голубого сала" он стал писать немного по-другому. С чем это связано? - Мне недавно исполнился 51. Знаете, я ведь не вижу себя со, стороны, правда? Что-то происходит во мне, но я не могу сформулировать, что именно. Я старался не повторяться, в каждой книге как-то развиваться, каждый раз изобретать маленькую атомную бомбочку. Я развиваюсь, книги меняются, бомбочки взрываются. - Один из самых внешних признаков этого изменения количество нецензурной лексики в произведении. Сейчас ее гораздо меньше. -Я никогда не держался за мат как за нечто самоценное. Он для меня лишь часть родной речи. Его должно быть, как перца, не больше и не меньше. Только тогда он по-настоящему полезен и в жизни, и в литературе. Из рецензий: Владимир Сорокин еще раз подтвердил в своей новой повести "День опричника" мысль о том, что будущее России - это ее прошлое. Сорокин полагает, что опричнина в России в той или иной форме сохранялась всегда, поскольку политическая деятельность, по сути, сводилась к личной преданности государю и государству. По композиции "День опричника" напоминает "День Петра" Алексея Толстого, только главным героем выступает не сам государь, а его верный пес - опричник Андрей Комяга. Действие происходит где-то в 2020-е годы, когда на Руси царствует уже преемник путинского преемника. Новые опричники все так же изводят крамолу, гоняют по Москве на красных "меринах" сделанных в Китае, к бамперам которых прикручены свежезамороженные собачьи головы (и каждый день их меняют, как в известном анекдоте). От Европы Россия отгородилась Западной стеной, что не мешает, правда, гнать туда энергоносители. Но "приличных людей не осталось и за Западной стеной. Дала дуба Европа Агеноровна, одни киберпанки арабские по развалинам ползают". А с Китаем новый Иван Грозный дружит, хоть и отгородился от него на всякий случай Южной стеной. Существует же Россия дорогой Гуанчжоу - Париж: "С тех пор как все мировое производство всех главных вещей-товаров потихоньку в Китай Великий перетекло, построили эту Дорогу, связующую Европу с Китаем. Десятиполосная она, а под землею - четыре линии для скоростных поездов. Круглые сутки по Дороге ползут тяжелые трейлеры с товарами, свистят подземные поезда серебристые". Живут люди на Руси, кроме опричников и немногих других, приближенных к государю, скудно, но сытно. Стандартный набор русских продуктов в каждом ларьке: "сигареты "Родина" и "Россия" водка "Ржаная" и "Пшеничная" хлеб черный и белый, конфеты "Мишка косолапый" и "Мишка на Севере", повидло яблочное и сливовое, масло коровье и постное, мясо с костями и без, молоко цельное и топленое, яйцо куриное и перепелиное, колбаса вареная и копченая, компот вишневый и грушевый и наконец - сыр "Российский". "Российскому" нет альтернативы. На Красной площади происходят публичные казни. Оппозиции давно уже нет, поэтому в расход выводят своих. Реализована идея одного литературного критика: порют литераторов за крамольные произведения. Остатки либеральной интеллигенции вещают из эмиграции по западным "радиоголосам". Реалии современной российской жизни в декорации опричнины вписываются вполне органично. Пожалуй, самый сильный эпизод повести - это коллективный наркотический транс опричников, воображающих себя огненным семиглавым зверем, летящим через океан жечь Америку, где живут "люди наглые да бесчестные, страха Божия совсем не имеющие. И живут те люди безбожные, во грехах своих паскудных купаются, все купаются, наслаждаются, да над всем святым издеваются. Издеваются, насмехаются, сатанинскими делами прикрываются. Все плюют они на Святую Русь, на Святую Русь на православную, все глумятся они да над правдою, все позорят они имя Божие". Сорокину удается стилистически соединить средневековый русский с новоязом будущего. Вот как, например, на этом языке формулируется "фюрер-принцип": "Государю из Кремля народ виднее, обозримей. Это мы тут ползаем, как воши, суетимся, верных путей не ведая. А государь все видит, все слышит. И знает - кому и что надобно". Новая опричнина выполняет роль "эскадронов смерти", а устроена по законам мафии, имея долю со всего, что приносит доходы в государстве. Как кажется, больше всего автор опасается, что созданная им антиутопия может стать реальностью. Борис Соколов Культура.-2006.-№32.-С.2